Падение акций на фоне ужасного вируса вряд ли сигнализирует о масштабном кризисе, — считает Александр Абрамов, завкафедрой Института прикладных экономических исследований РАНХиГС.
Мировые рынки в понедельник – вторник пережили серьезное падение на новостях о распространении коронавируса, но в среду демонстрируют рост. До депрессии в медицинском и тем более финансовом смысле этого слова еще очень далеко, уверены специалисты по рынкам. Хотя сами они привыкли хранить деньги в самых надежных инструментах. «Фонтанка» попросила объяснить, как лечить биржу от коронафобии, Александра Абрамова, заведующего кафедрой Института прикладных экономических исследований РАНХиГС.
Поделиться— Все падает, а новости о коронавирусе с каждым днем хуже и хуже. Корень зла в нем или причины для массовой распродажи более фундаментальны?
— Было бы не совсем точно говорить, что это падение связано исключительно с коронавирусом. Данные о нем, скорее, являются поводом для снижения рынков. Да, это действительно существенная информация и существенный риск. И рынки нервничают, но потому, что не очень понимают перспективы. Пока нет вакцины, пока нет позитивной динамики, и каждый день ситуация усложняется. Это плохая информация, которая говорит о том, что могут наступить риски рецессии, экономических спадов, сокращения торговых отношений.
Все-таки такая острая реакция рынков связана с тем, что рынки перегреты. И акций, и корпоративных облигаций. И рынки ждут любого повода, чтобы отыграть немножко назад.
Ясно, что они перегреты. Это не совсем следует из фундаментальных показателей. Но последние год-полтора цены на биржевые бумаги росли очень быстро, и все ждали какой-то повод, чтобы рынки начали снижаться. Я думаю, происходящее в последние дни — это отражение более глубинных причин, чем просто коронавирус.
— Откуда был такой оптимизм раньше?
— Он основан на некотором позитивном видении будущего экономики. Во-первых, на многих рынках — от США до Китая — наблюдались очень хорошие отчеты компаний. Быстро росла чистая прибыль. Компании платят много дивидендов, активно проводят обратный выкуп акций. И, в сущности, темпы экономического роста снижаются, но все равно остаются под 3% — достаточно высокий уровень. Все ждали, что вот-вот улучшатся отношения между США и Китаем, и это подстегнет глобальную торговлю. Так что оптимизм был основан на достаточно хорошей прибыли корпораций. А это были последствия налоговой реформы в США.
— Правильно ли говорить, что чем быстрее растет прибыль по всему миру, тем быстрее развивается мировая экономика? Одно с другим связано напрямую?
— Прибыль растет быстрее, чем экономический рост. Многие отмечают тенденцию, что фондовые рынки отвязались в последние год-полтора от ВВП в развитых странах. С экономическим ростом — все тревожатся, но по статистике видно, что нет никакой трагедии, он продолжается. Медленнее, чем в предшествующие 10 лет, до кризиса 2008 года, но продолжается.
В то же время прибыли и цены на акции растут быстрее, чем ВВП. Это тот самый оптимизм инвесторов. Неудивительно: 11 лет рынки растут, и все уже забыли, как они могут падать.
А с другой стороны, в большинстве стран действует очень мягкая денежно-кредитная политика. Мы видим, что совершенно неожиданно в прошлом году ФРС несколько раз снижала ставки. В Европе ставки низкие, в Японии низкие, и в Великобритании. И на рынке очень много денег из-за этого.
Да и количественное смягчение центральные банки не сворачивают. Это была мера после кризиса 2008 года. Когда центральные банки за счет своих средств начали покупать неликвидные финансовые активы у банков и финансовых организаций. В США примерно на 5 трлн долларов увеличился баланс Центрального банка. Это как раз и значит, что он взял на себя плохие неликвидные долги бизнеса. Сперва говорилось, что это ненадолго, а потом всё будет распродано, — но этого не получилось. В итоге выходит, что количественное смягчение — это дополнительная денежная эмиссия в обмен на неликвидные активы. Поэтому у компаний по всему в мире достаточно много денежной ликвидности. Они не попадают в зону убытков, ведь центральные банки скупили их плохие бумаги.
Денег в мире много, куда они деваются? Все они как раз и пошли прежде всего в рынки акций, корпоративных и государственных облигаций. Это тоже важная стороны существующей на рынке эйфории.
— То есть тот рост, что мы видим, не обеспечен реальным ростом активов?
— Да, все правильно. Это можно назвать инфляцией активов. Рынок себя уверил в том, что этого нет. Как когда корпорацию оценивают лишь по растущему показателю прибыли.
Обычно популярным показателем пузыря является то, что отношение цены акций к чистой прибыли (P/E ratio) является слишком высоким по историческим меркам. Сейчас он таковым не является, потому что у корпораций — большая чистая прибыль.
Рынок себе создал мифы и уверенность в том, что раз фундаментальные показатели хорошие, то нет и свидетельств наступления классического пузыря. Хотя всё условно. На самом деле, есть большой риск того, что многие корпоративные облигации имеют не такие уж высокие инвестиционные рейтинги, и слишком большая доля мусорных облигаций. Слишком высокие мультипликаторы у интернет-компаний. Много всего, что является признаком тревоги, но в среднем показатели создают атмосферу успокоения. Всё же растет? Ну и хорошо.
— Вряд ли то, что мы сейчас видим на бирже, можно описать словом катастрофа.
— Конечно, нет. Катастрофа начинается, когда снижение цен финансовых активов ведет к банкротствам. Когда реализуется системный риск. Люди начинают бежать из банков, финансовые структуры начинают лопаться, начинаются сложности у нефинансовых структур. Сейчас этого нет. Если бы началось, у центральных банков пока есть достаточно сил, чтобы это предотвратить, да и деньги на рынке, в общем-то, есть. Так что то, что сейчас назревает, — это не катастрофа и даже не кризис. Просто коррекция цен. Но никто не знает, надолго ли это и как сильно будет падать.
— А по какому признаку можно понять, что плохие времена все же настают?
— Думаю, начало снижения ставок в США — это будет признаком того, что ФРС видит проблемы. В прошлом году она немного опустила ставки, но потом сказала, мол, смотрите, экономический рост продолжается, и я замораживаю это снижение. И все там вздохнули с облегчением. Если сейчас центральные банки, особенно ФРС, начнут снижать ставки, это будет признаком растущей тревоги. С одной стороны, это будет толкать цены акций вверх, ведь появятся новые деньги. Но для рынка это станет сигналом, что есть повод для тревоги в средне- и долгосрочном плане.
— На какие индексы надо смотреть, чтобы считать настроение инвесторов и не прозевать начало кризиса?
— Сами по себе ведущие индексы вроде S&P500, DOW30 или NASDAQ — не предсказывающие индикаторы. Их снижение — да, говорит о том, что есть сомнения, но фондовые индексы не стоит так рассматривать.
Скорее, предсказывающую функцию на фондовом рынке может выполнять индекс волатильности Чикагской биржи VIX (Volatility Index, иногда называется американскими аналитиками «индексом страха». — Прим. ред.). Он в последние годы был низким. Когда все спокойно, его показатель 10–15. А когда риск кризиса начинает возрастать, он начинает прыгать. Он показывает, какую волатильность акций ожидают участники рынка. Если ожидается кризис, цены акций будут падать, то этот индекс подскочит.
На этом индексе завязаны многие опционы и стратегии. И даже если он сам по себе неожиданно рванет вверх, у некоторых крупных игроков только поэтому начнутся убытки.
Другой важный показатель надвигающегося кризиса — спред доходности 10-летних американских гособлигаций к краткосрочным — трехмесячным и годовым. Считается, что если доходность по долгосрочным облигациям становится ниже, чем у краткосрочных, и это проявляется в течение месяца-двух, — то налицо явный признак надвигающейся рецессии, потому что игроки ожидают — казначейство будет снижать ставки.
— Что касается нашего рынка. Насколько его волатильность и более нервная реакция на раздражители адекватна нашей экономике?
— В этом нет ничего странного. Просто он сильно зависим от краткосрочных иностранных портфельных инвестиций. Если акции падают — значит, не физлица распродают активы, а краткосрочные фонды, инвестирующие в Россию, выводят деньги. Причем крупным выводом с фондового рынка России сейчас считается за месяц миллиард-полтора долларов. Вроде не такая большая сумма, но ее уход вызывает падение акций на 5–10%. Просто у нас рынок, в котором мало внутренних денег.
— У нас за последнее время появились миллионы частных инвесторов, которые у себя в айфонах ставят на какой-нибудь «Газпром» или Сбер по паре тысяч рублей. Это хоть как-то влияет на рынок?
— Это сильно влияет на то, что даже незначительное падение рынка может вызвать массовое разочарование игроков. Но пока это не серьезно влияющий на рынок фактор. Потому что есть два обстоятельства. Во-первых, стоимость денег, которые физлица приносят на рынок, достаточно небольшая. Кто-то считает, что это даже 2 триллиона, но все равно: это не такие уж большие деньги в масштабах рынка. В реальности на индивидуальных счетах сейчас, если я не ошибаюсь, 200–250 млрд рублей. И это уж тем более небольшие деньги. Инвесторов много, но у них мало денег.
Второе — они очень инертны. Российские инвесторы долго соображают. Если несколько месяцев будет продолжаться падение, то они побегут. А так они не играют в угадайку и не предвидят ситуацию. Это очень инертная тактика и разорительная для частного инвестора.
Часть из них — на внутреннем рынке, часть через Петербургскую биржу покупают иностранные активы. Но поведение у них похожее. Они долго будут выводить активы, даже если падение будет продолжаться пару месяцев. То есть, нынешние резкие колебания — это дело рук внешних инвесторов.
— Есть ли какая-то правильная стратегия для человека, который инвестирует 10–20–30 тысяч рублей?
— Можно что-то такому инвестору советовать, но это не очень сильно повлияет на его поведение. Грубо говоря, если человек на 30 тысяч с телефона покупает активы, ничего толком не почитав, его и не научить за день уму-разуму. Он как импульсивно завел деньги, так же импульсивно будет принимать решение — продать или оставить эти акции.
Поэтому поздно рекомендовать что-то в данный момент. Единственное, что можно сказать, что кризиса пока нет. Никто не знает, как долго будет продолжаться эффект от коронавируса. Когда он закончится — цены вырастут. Да, есть фундаментальные причины, которые потенциально смогут снизить доходность акций. Но пока действующая сила — это коронавирус.
С небольшими деньгами надо просто как-то спокойно инвестировать в более диверсифицированные фонды — те же ПИФы с низкими комиссиями. Не играть самому. А если человек с 30 тысячами решил поиграть сам, скорее всего, он на волатильном рынке эти деньги растеряет.
— Эти деньги ведь не получится потерять полностью?
— Нет, конечно, полностью деньги не уйдут. Пусть поиграются. В худшем случае потеряется процентов 50–60%. Ну, было 30 тысяч, стало 15. Для кого-то это трагедия, для большинства — вряд ли.
— В чем вы держите деньги?
— В валютных депозитах в долларах и американских ETF (Exchange Traded Fund): полностью диферсифицированные облигации «весь мир, кроме США», акции «весь мир, кроме США». Широкий индекс акций США. Примерно по 25%.
— Какая у вас там доходность?
— Я ожидаю 5–6% годовых на долгосрочном периоде. Где-то больше, где-то меньше.
— Какой сейчас главный риск для российского инвестора?
— Главный, на мой взгляд, риск — девальвация рубля. Она нечасто случается — раз в пять-семь лет. Но люди на этом часто и много теряют. Да, рублевая доходность быстро растет. Но если у вас долгосрочная пассивная стратегия, это не должны быть рубли, хотя бы не как доминирующая валюта. Такая точка зрения не соответствует тому, что говорит ЦБ, но в долгосрочных стратегиях важна стабильная национальная валюта. Никто не знает, когда будет девальвация, но риск сохраняется.
Денис Лебедев, «Фонтанка.ру»
