ПоделитьсяПрограммист Михаил Дорожкин вернулся в Петербург после двух недель белорусской тюрьмы. Он уверен, что подвели ботинки — из-за них его приняли за наемника.
Петербуржец Михаил Дорожкин стал последним россиянином, который вышел на свободу после масштабных задержаний в Белоруссии. Какое-то время он считался пропавшим, его прятали от консулов. 25 августа его поезд прибыл на Московский вокзал, Дорожкина встречали журналисты. Чтобы избавить себя от состояния заезженной пластинки, минский узник устроил пресс-конференцию прямо на перроне. «Фонтанка» публикует его монолог.
«Вначале я бы хотел сказать, что не занимаюсь никакой политической деятельностью и не поддерживаю режим Александра Лукашенко. То же самое по поводу любых оппозиционных политиков Белоруссии, я не поддерживаю их действия и я не против их действий. Я полностью нейтрален.
Я родился в 1981 году в городе Орша (Витебская область, Белоруссия. — Прим. ред.), в 1984 году переехал в Нижневартовск, там закончил школу и потом учился в Екатеринбурге. Первое мое высшее образование — инженер-физик, параллельно я получил образование экономиста и потом уехал в Петербург. Недавно я получил третье высшее образование — в ИТМО. Сейчас работаю веб-разработчиком.
Во время поездки в Белоруссию у меня основная цель была — посетить город Орша. В прошлом году умер дедушка, тогда я не успел оформить могилу, памятник поставить и из-за коронавируса не смог сделать это весной. В Минске я был транзитом. 8 августа я переночевал у одноклассника.
На второй день я помогал другу делать ремонт, мы сходили в магазин и купили мешок цемента. Пообедали, я поехал на вокзал и купил билет на Оршу. Я специально не поехал ни на какие акции протеста, потому что там задерживают всех журналистов. На вокзале я был в 09.00 — 09.20. До поезда оставалось примерно полтора часа. Я решил сделать круг по кварталу.
Я фотографирую более 20 лет, и фотоаппарат всегда со мной. В Петербурге я довольно часто снимаю акции протеста, но нахожусь везде как наблюдатель и не работаю журналистом. Практически все фотографии, которые я делаю, хранятся в архиве, и какая-то часть опубликована в «Фейсбуке».
Из вокзала я вышел на улицу Ленинградскую, она была оцеплена. Проход к центральной площади Минска, где находится костёл, был перекрыт милицией. Я сфотографировал сотрудников и пошел дальше. Это были курсанты милиции, один из них подошёл ко мне и попросил пройти к серому микроавтобусу «Форд» без номеров. Открылась дверь, и я увидел трех сотрудников ОМОНа, они начали спрашивать документы, я достал паспорт гражданина РФ и свидетельство о рождении, где написано, что я родился в Орше, и показал билеты на Оршу. Затем показал фотографии с фотоаппарата, мне сказали, что фотографировать милицию нельзя в принципе. Я извинился, удалил фотографии. И омоновец сказал: «Тебе сейчас крайне повезло. Иди на поезд». Мне отдали все документы, я пошел в сторону вокзала.
Через 30 секунд этот же микроавтобус меня догнал, и меня попросили сесть внутрь и еще раз показать вещи. Их очень насторожило то, что на мне тактические ботинки. Каждый силовик, с которым я встречался в Белоруссии, очень фетишизировал мою обувь. Лично я в этой обуви хожу всегда, кроме зимы; зайдя на «Фейсбук», можно увидеть, что это моя самая обычная обувь. У меня одно из хобби — сниматься в массовках фильмов, так, даже когда я в массовке играл врача скорой, я тоже был в этих ботинках.
Из-за моей обуви подумали, что я боевик, и сказали это прямым текстом. Сделали стяжку за спиной, и мы поехали в Октябрьское РУВД. Омоновцы и милиционер прямо меня спрашивали, являюсь ли я бойцом ЧВК Вагнера. По их мнению, взяли часть бойцов, остальные бегают по Белоруссии.
В РУВД на меня составили два административных протокола: за то, что я приставал к прохожим, и за то, что я сопротивлялся сотрудникам милиции. Я сказал, что не очень-то с этим согласен. Они мне предложили два варианта: «Можешь писать, что не согласен, и ничего не изменится и даже будет хуже, а если ты хочешь выйти завтра, пиши, что со всем согласен. В суде скажи, что ты полностью признаешь вину, тебе выпишут штраф (примерно 320 долларов) и отпустят». Я согласился и подписал два протокола. Меня отвели на второй этаж, к другому сотруднику милиции. Он снял меня на видео и сказал: «Ты сейчас у нас посидишь, и если мы на тебя ничего не найдем, то отпустим». Я хочу обратить внимание, что для милиции Белоруссии привычная практика — задерживать людей до того, как на них что-то найдут.
Я увиделся с сотрудниками дипмиссии только на десятые сутки. Все граждане других государств уже вышли, все белорусы вышли, я в камере остался один, меня прятали от консула, почему — никто не знает. Консулы думали, что меня прячут потому, что сильно избили и боятся это показать. Но лично меня никто ни разу не ударил. У меня ни царапины, ни синяка нет.
Во всех камерах, в которых я сидел, половина людей были избиты. В Белоруссии у задержанных нет никаких прав вообще. Человек из камеры напротив потребовал, чтобы ему дали туалетную бумагу и мыло, его достали и порядка 12 раз ударили дубинкой. Это было буквально в метре от меня, но за дверью, я слышал, как это происходило. Первые три дня не кормили вообще, была только вода. Я находился в первый день в двухместной камере с семью соседями, через сутки пересадили в такую же камеру, где было 33 человека. В камере было довольно жарко, и стены были мокрые.
Спали где придется. Я три дня проспал на голом деревянном полу на своей куртке, под голову положил пустую пластиковую бутылку. Я могу сказать, что было нормально, неудобств я не испытывал.
Видео:Павел Каравашкин/«Фонтанка.ру»
Сотрудники Центра изоляции правонарушителей никого не избивали, но относились ко всем очень плохо. Мы все для них были людьми последнего сорта. То есть преступники, гады и так далее. Кроме них были еще ОМОН и ребята из внутренних войск. Они каждую ночь, примерно с 2 до 6 утра, выводили по 100, 200, 300 человек на улицу, ставили их на колени и пачками по 10 человек били резиновыми палками. За три-четыре ночи, на мой слух, было избито порядка 500–700 человек. Люди не сопротивлялись, они просто кричали. Один раз люди стояли на коленях, пели гимн Белоруссии, и их в это время били. Больше такого не повторялось. Один вопиющий случай был, когда человека ударили 50 раз по спине. Били по корпусу, по ляжкам. По голове, по физически важным узлам не били.
10 августа нас, восемь человек, из камеры 11 вывели в коридор и сказали, что вот протоколы — подписывайте. Это для меня был третий протокол. По нему я был на проспекте Победы и кричал «Стоп таракан» и «Свободу Станкевичу». Я извиняюсь перед Станкевичем, но я действительно не знаю, кто это. По этому протоколу я был гражданином России, но жил в Белоруссии. Также сказали: «Ребята, вы сейчас все подписываете и через два часа выходите». Я понимаю, что тогда была такая у них установка. Но нас никуда не выпустили.
Суд был 11 августа. Привезли судей из разных районов Минска, суд проходил на 4-м этаже центра, в кабинетах администрации. В одном кабинете могли находиться сразу два судьи. Заходил человек, 2–3 минуты суда, и заходил следующий. Мне дали мало — 7 суток по двум протоколам (всего 14. — Прим. ред.), в среднем давали по 10.
Потом был суд 13 августа, пришла девушка из департамента по миграции с моими первыми двумя протоколами. Мы прошли в соседнее здание ИВС. Я сказал, что уже осужден, и мне ответили: «Ничего страшного». На 13-е число у меня получились 21 сутки по трём протоколам. Но за третий протокол я не отбыл наказание. Он как появился из ниоткуда, так и исчез.
Я провел в изоляторе 14 суток. У меня есть запрет на посещение Белоруссии на 6 лет. Он выписан 21 августа, свой паспорт я получил 23 августа в 21.30, и на депортацию мне оставалось два с половиной часа. Я благодарен посольству России, они смогли выполнить это условие. То есть 23-го числа я покинул территорию Республики Беларусь. До поезда я находился в Смоленске.
Я думаю, что решение о моей депортации было принято в первый день как меня задержали, потому что я якобы боевик, шпион или репортер. Все эти люди не должны быть в Белоруссии. Если бы что-то по этим фактам на меня нашли, я бы никогда не вышел. В отношении меня бы возбудили уголовное дело, и я бы там сидел несколько лет.
Оспаривать решение суда бессмысленно, но я его оспорил. Консулы от моего имени написали двухстраничное послание прокурору, прокурор все принял и сказал, что, к сожалению, я ничего не могу сделать».
Записала Лена Ваганова, «Фонтанка.ру»
